Филолог Нина Щербак раскрыла тайные смыслы «кинематографичной» прозы Набокова
В определённой степени проза писателя ближе к музыкальным произведениям, хотя сам он утверждал, что не любит этот вид искусства.
Отличительное свойство прозы Владимира Набокова — намеренное желание автора передать не тот смысл, который выражен явно, заметен на уровне сюжета и описания реалий. О том, какие образные схемы и художественные модели он конструирует в своих романах, рассказала кандидат филологических наук Нина Щербак.
На лекции в доме-музее Набокова, которая прошла в рамках фестиваля «Друзья Петербурга», она охарактеризовала ключевые особенности стиля автора на примере романа «Ада, или радости страсти» — по мнению Щербак, он подытоживает всё его творчество.
К примеру, в «Аде» прослеживается важный принцип для Набокова — так называемая обратная перспектива: относительная свобода от лексических и грамматических ограничений, накладываемых законами русского или английского языка. Подобная свобода реализуется с помощью, например, безглагольных конструкций, что указывает на нерелевантность временной соотнесённости.
Другие характерные проявления — лексическая насыщенность и ненормативность пунктуации с обрывами фраз, тире, пропусками слов.
«Текст Набокова — гетерогенный, то есть очень насыщенный и разнородный. Он очень богат различными коннотациями, его сложно читать. Вы как будто абсолютно погружаетесь в этот текст, вас ничего не может отвлечь, потому что он занимает всё ваше внимание. Это определённая аномалия».
Нина Щербак
«Вневременность», впрочем, не отменяет рефлексии на тему времени и человеческой памяти. В «Аде» время превращается в шарообразную конструкцию, становится вечностью. А сам процесс написания и прочтения романа, по замечанию Нины Щербак, разворачивается как метафора памяти. Описывая события, Ван-повествователь побеждает смерть и преподносит Аде свой дар — бессмертие.
Отдельная тема — символический язык Набокова, его отношение к языку как особой материи. Писатель, судя по всему, придерживался гипотезы
Сам Набоков говорил по этому поводу: «Я не думаю на каком-либо языке. Я думаю образами. Я не верю, что люди думают на языках».
В определённой степени проза Набокова ближе к музыкальным произведениям — столько в ней «мелодических» переливчатых теней, пристального внимания к звуку, пускай и сам автор утверждал, что музыку не любит и всегда предпочтёт взамен «красоту шахматных партий».
В романах Набокова также проявляются изощрённые эксперименты на уровне макро- и микроструктуры. «Ада» — семейная сага, сюжетная линия в которой настолько сложна, что текст предваряется генеалогическим древом. Главные героини, сёстры-близнецы с именами Аква и Марина, образуют причудливое сочетание «Аквамарина». На уровне микроструктуры писатель демонстрирует виртуозность в обращении со словом: в романе множество зеркально подобных слов, буквенных и звуковых ассоциаций. Вкус слова, его осязаемость перерастают в шифрованные филологические ребусы.
Наконец, сквозные мотивы набоковской прозы — «прозрачность вещей», то есть смысл, проступающий по мере погружения в материал, и «семантические качели» — тема реальности/нереальности, постоянные колебания, которые совершаются в сознании читателя от одной «реальности» к другой.
Говоря о романе «Камера обскура», Щербак отметила, что в первую очередь это роман о кино. Среди источников, которыми он вдохновлён, — картина «Плоть и дьявол» с Гретой Гарбо в роли «роковой женщины», шедевр немецкого режиссёра Георга Вильгельма Пабста «Ящик Пандоры», а также советская мелодрама «Третья Мещанская» Абрама Роома.
«В „Камере обскуре“ особенно ярко выражена тема эффекта кинематографа и его влияния на культуру XX века».
Нина Щербак
Для Набокова кино — это «драма сует», которую он пытается воспроизвести в литературном тексте. Эстетика немого фильма реализуется в «Камере обскуре», в частности, посредством семантически пустых диалогов и описания сцен как кинокадров.